Всего этого он добился своей потрясающей работоспособностью. Подобный ритм выдержит не каждый. Поэтому место в его сердце по-прежнему вакантно. Но он не оставляет надежду избавиться от приступов одиночества.

Мне делают визы «За компанию»

– Это не первая программа о шоу-бизнесе, вы вели «Новости шоу-бизнесаи», и «Публичные люди». Почему? Вам нравится вращаться среди звезд? Вы тусовщик?

– «Истории в деталях» не были бы такой интересной и искренней программой, если бы я был тусовщиком. Я фактически не бываю ни на каких презентациях, ни на каких показах, мне стыдно попросить у «звездных» приятелей билет на какое-нибудь шоу, мне проще купить его за свои деньги и не быть никому обязанным. Например, недавно я ходил во МХАТ смотреть «Изображая жертву» в постановке Серебренникова. Там играла наша потенциальная героиня Алла Покровская, т. е. можно было позвонить и попросить билеты, но, слава богу, я достаточно зарабатываю, чтобы купить билет себе и своим друзьям и посмотреть спектакль. С другой стороны, если спектакль мне не нравится, я не вынужден подходить потом к человеку и врать. Я категорически не бываю ни на каких тусовках, потому что мне там крайне неудобно, все смотрят друг на друга не очень по-доброму. Всех интересует, кто с кем пришел, кто во что одет. Мне в этом отношении сказать нечего – я достаточно скучный. Это позволяет мне чувствовать себя независимым и смотреть со стороны на то, что происходит, и на те процессы, о которых мы рассказываем.

– Можно ли сказать, что у вас спокойная работа в том плане, что можно сидеть на одном месте и не бежать на край света?

– Это не так. Когда у тебя группа выезжает за границу, ты должен быть готов к любому повороту, будь то Санкт-Петербург или Перу. Мне всегда делают визы «за компанию», чтобы, в случае чего, я мог примчаться «спасать положение». Мне, например, не составило труда, отправляя группу в Корею, сесть в самолет и перелететь 9 часов в одну сторону, просто чтобы убедиться, что все в порядке. Тем более что там не работала наша GSM. Моему загранпаспорту два года, а в нем уже нет ни одной пустой страницы. Мне интересно все, я должен знать, какие отношения у моих журналистов с операторами, о чем именно они берут интервью, в каких гостиницах живут. Это не означает, что я их контролирую, я просто наблюдаю.

– Для вас не составит труда подорваться на край света, чтобы сделать хорошее интервью?

– Абсолютно без проблем. Я считаю себя журналистом.

– В прессе мало информации о вашей жизни. Все, что я знаю, – разведен, детей нет... но вам уже 37 лет...

– Мне некогда просто. Я не хочу, чтобы мои дети были несчастными. На моих глазах многие сотрудники нарожали детей – а потом жаловались, что нет на них времени. Я, кстати, детей очень люблю – я, например, кум моего шеф-редактора Ивана Коновальцева (его сын Федор – мой крестный сын). Молодая и сексуальная дочь продюсера Лидии Григорьевой – моя ближайшая подруга. Мы передаем друг другу приветы и общаемся на равных, этой стильной «соплюшке» 14 лет, а мы с ней общаемся, дружим. Хочется верить, что она ко мне относится с большим уважением и с любовью.

Меня такое положение вещей вполне устраивает. Когда ты руководишь такой программой, без какого-то самопожертвования не обойтись. Если у меня сейчас наладится личная жизнь, пойдут девочки, мальчики... Нечестно по отношению к своим детям – дать им жизнь и не уделять много внимания. К сожалению, у меня детство было именно такое. Когда мама меня родила, ей пришлось отдать меня в ясли в год и идти работать, потому что она воспитывала меня одна. Ей это, кстати, тоже было непросто – девушке с институтским образованием идти работать в академию при ставке 90 рублей плюс еще брать подработку и идти мыть полы на полставки, чтобы как-то кормить ребенка. Такого, что мама таскала меня по театрам, секциям, на теннис, самбо, в музыкалку – никогда не было. Детство было типичным – пионерский лагерь на две смены, в августе меня забирали домой. Приходя домой, я сам разогревал себе обед, если его не было, надо было нажарить картошки, сделать яичницу, намазать маслом хлеб и посыпать сахаром. Вот и все. Поэтому я не избалован ни в плане внимания, ни в плане еды. Я спокойно могу месяцами сидеть на картошке с кефиром или день за днем заказывать на работу одни и те же суши.

– Вообще, неплохая диета...

– Ну, кстати, диетологи говорят, что питаться надо все-таки теми продуктами, которые произрастают в данной местности. Все эти суши, мексиканская кухня, отдых в Турции – это «с жиру». Я не о том. Я говорю, что я не избалован, поэтому для меня экзотика – это всего лишь экзотика. И, возвращаясь к разговору о семье, безусловно, у меня бывают приступы одиночества, мне хочется любви, детей...

– Приступы одиночества, говоритею... Это означает, что сейчас жизненное пространство вокруг вас в некотором роде свободно?

– Да. Мой ритм жизни не каждый человек, оказавшийся рядом, сможет выдержать.

Поклонник классики

– Так что, у вас, значит, детство под знаком анархии прошло? Что хотели, то и делали, возвращались домой поздно, урок никто не проверял...

– Меня ругали за неусидчивость. В школе мне иногда давали учебники по истории, литературе – новые, со склеенными страницами.
В конце года я их возвращал назад с неразрезанными листами, в том же состоянии. Фактически я учебники вообще не открывал. У меня всегда была неплохая память, и мне достаточно было послушать материал на уроке, чтобы потом точно его воспроизвести и получить свою «пятерку». Я был чемпионом Москвы в Олимпиадах по географии и биологии, – имея учебники с неразрезанными листами. Как-то на уроке географии меня учительница вызвала к карте и стала спрашивать урок. Я все страны ей показал, весь материал воспроизвел, и тут она поняла, что я дословно цитирую ее рассказ. И она попросила меня показать, где находится государство Буркина-Фасо, о котором она на уроке не говорила. И тут я сел в лужу. И в результате мой блестящий ответ был оценен в 4 балла. Мне это показалось страшной несправедливостью, я человек крайне честолюбивый – «четверка» по географии показалась мне каким-то моветоном. И с тех пор я занялся географией – начал читать все журналы, все книги про разные страны. Особенно про Буркина-Фасо. Запомнил все острова архипелага, столицу. С тех пор, когда меня вызывали к карте, я выдавал исчерпывающую информацию. Литературу я в школе выбирал себе сам. Мне не было интересно читать «Преступление и наказание» – куда интересней, кстати, было прочитать его в более зрелом возрасте.
Естественно, я прочитал его в школьные годы, но мало что понял. Я знал в рамках школьной программы все, но дома мне было интересно читать Ахматову, Мандельштама, Бунина, которого тогда не проходили, Набокова, Пастернака. Мне было интересно, кто такие Франсуаза Саган и Трумен Капоте, – эти книги доставляли мне несказанное удовольствие.
А сейчас я, к сожалению, читаю редко, в частности, потому, что большинство современных авторов не способствуют качеством выдаваемого продукта. Я тут начал читать, как и все, книги Паоло Коэльо, прочитал практически все его романы и понял, что все это уже было, все это повторено в той же классике. В той же Библии, например, есть то, что в «Алхимике». Возникло ощущение вторичности всего, что сейчас присутствует на рынке. Поэтому, скажу честно, предвосхищая следующий вопрос, я поклонник классики. Я понимаю, что классиками становятся по истечении какого-то времени, поэтому стараюсь быть в курсе новинок современной литературы. Но лучше Чехова, лучше Бунина, лучше Экзюпери, лучше Уайльда для меня ничего не существует.

– А с музыкой, наверное, та же ситуация, что и с литературой? опера, блюз...

– Совсем недавно я открыл для себя Анну Нетребко, когда в эфир вышла «история» про нее. Звезда оперного театра, она потрясающий человек, красивая женщина и при этом – удивительная певица. Подписывая материал, я решил купить ее диск. Купил и не разочаровался. После очередной «истории» мне захотелось послушать, как играет Денис Мацуев, купил диск, посвященный памяти Горвица – и мне понравилось. Да, я люблю джаз, оперу, мне нравится «Мадам Баттерфляй», та запись, где в главной партии – Мария Каллас.
Я не могу сказать, что я совсем весь из себя такой гламурный и непорочный в плане музыки – оказавшись в магазине и увидев на витрине диски каких-то российских звезд, я их куплю, положу в машину, послушаю по дороге – Hi-Fi, «Гостей из будущего», Диану Арбенину, Баскова. Я ведь должен быть в курсе всего, следить за всеми новинками – как журналист. Но если диск Арбениной я оставил у себя в фонотеке, мне ее работа понравилась, то остальные диски я послушаю и отдам племянницам и друзьям. Это не та музыка, которая меня задерживает.

Я – человек настроения

– Красивый образ – вино, джаз... А я слышала, вы любите матерные частушки петь под вискарь.. Вам что, все равно, что эти компоненты как-то не очень сочетаются?

– Да почему не сочетаются? На самом деле мы пытаемся загнать человека в рамки и заставить действовать стереотипно. Уживаются же, например, в человеке противоречивые желания. Иногда я ловлю себя на мысли, что мне хочется бросить всю эту московскую суету, купить домик в Португалии на заброшенном острове и писать книги. Вы не поверите, как хочется...

– О чем книги-то?

– Да обо всем. О жизни своей, о друзьях, о сюжетах, которые жизнь подкидывала. Просто сидеть и писать. Просыпаться от пения птиц, съедать роскошный фрукт, выпивать чашку кофе, идти купаться, прятаться под тенью платанов и пальм и писать, писать... С другой стороны, я понимаю, что это может очень быстро надоесть. Одновременно с этим хочется поселиться в «маленькой Европе»: Зальцбурге, Страсбурге, прикупить себе там маленькую кафешку или кондитерскую и вести сытую европейскую жизнь буржуа.

– И на сколько вас, по вашим же прогнозам, хватит?

– Не знаю. Потому что в то же время я понимаю: без Москвы, суеты, огромных мегаполисов, нервотрепки, скорости мне будет очень скучно. Мне очень хочется слушать классическую музыку с утра до ночи, но при этом я могу вдруг поставить Hi-Fi и с удовольствием их послушать. Я могу отобедать в дорогом ресторане с изысканной кухней, и при этом нажарить обычных куриных котлет и с картошкой с громадным удовольствием их съесть. Понимаете... Мне хочется все! Мне хочется быть в Париже, хотя Париж я не люблю, но при этом мне хочется поехать в Новую Зеландию или пожить в Папуа или Французской Полинезии. При этом я понимаю, что в Амстердаме или Лондоне мне тоже скучать не придется. Я эклектичен. В один и тот же период жизни у меня возникают абсолютно разные интересы, что уж говорить о том, как они меняются с возрастом! Да, еще год назад я мог бы сказать, что больше всего люблю пить виски, я действительно «сидел» именно на этом напитке. Но, вы знаете, скажем, водка с клюквенным соком в последнее время тоже начала производить впечатление. Или коктейль Мохито, есть у нас местечки, где его делают очень неплохо. Ром с колой тоже довольно любопытно. Текилу пока не расчувствовал, реально подсел на белое сухое вино, причем эльзасское. Я достаточно эклектичен, я человек настроения – какое настроение, такие и вкусы вдруг появляются – сегодня одно, завтра другое.

Можно ли договориться со страхом

– И правда, эклектика. Вы хоть в чем-нибудь себя ограничиваете? Начиная с алкоголя, заканчивая выбором темы для очередной «Истроии»?

– Пожалуй, все-таки да. Ограничивать себя приходится во всем. Например, выпить столько, сколько я хочу, я не всегда могу себе позволить – на следующий день мне вставать и «работать лицом», руководить командой. Я пытаюсь ограничивать себя в еде, но когда в офис кто-нибудь придет с испеченными сырниками и пирожками, сами понимаете, тут устоять невозможно. Стараюсь ограничивать себя в прогулках – при неблагоприятных погодных условиях. Мой организм, к сожалению, подвержен простуде, а болеть себе я позволить не могу – у меня ежедневный эфир. Работа, кстати, – единственное обстоятельство, которое никогда не дает расслабиться и делать то, что ты хочешь. Даже общение с друзьями я пытаюсь ограничивать – они требуют многого, а я сейчас внимания им дать не могу, потому что моя жизнь проходит здесь, на работе. Поколение помоложе не понимает, как можно сутки напролет проводить на работе и сгорать там. Наверное, все дело в генетическом страхе.

Сейчас молодежь знает, что будет работать в стране с будущим, в рыночных условиях, еще этого представления нет. А я, закончив ГИТИС, знал – пойдешь работать в театр, куда тебя возьмут, ты будешь работать хорошо, тебе дадут звание заслуженного артиста. Если повезет, будешь сниматься в кино и получать деньги согласно ставкам. А потом началась перестройка. И тут тебе говорят – ты закончил институт, но театру ты не нужен. Кино на тот момент не снималось, кризис. И что делать? Надо как-то выживать. Этот генетический страх поселяется в тебе навсегда – я постоянно помню, что в один прекрасный момент могу оказаться без работы и помереть с голоду. Я смотрю на тинейджеров – два языка, виртуозное владение компьютером... Я компьютер только 4 года назад освоил, и то, если возникает проблема, тут же зову на помощь кого-нибудь покомпетентнее. А молодежь техникой владеет в совершенстве, неплохо разбирается в мировой кухне, современной литературе. Все качественно другое. Мне всегда казалось, что разговаривать с агентами и оценивать, сколько стоит твоя работа, – просто неприлично. В моем поколении не было понятия агента. Когда нам что-то предлагали, мы вежливо соглашались. Требовать тысячу долларов за съемочной день, будучи актером, мне казалось крайне неприлично – большие деньги. А сейчас тысяча долларов за день – это ставка артиста эпизода, звезды получают десятки тысяч долларов. Я всего этого не знал, мне сложно было к этому прийти. Придя сейчас к пониманию того, что я неплохой профессионал в области телевидения, я отлично понимаю, как надо делать такую «светскую журналистику», понимаю, как надо развлекать аудиторию, при этом образовывая ее и просвещая. Много ошибок наделал, со многими поссорился, многое бы исправил, если был бы шанс. Для меня это – путь познания самого себя. До всего мне пришлось докапываться самому.

К сожалению, в процессе жизни генетический страх меньше не становится. Тут недавно социологи провели исследования, чего боится среднестатистический россиянин. И я полностью уложился в социологический портрет – я, например, боюсь войны. Ядерной, газовой. Многие ребята моего поколения попали в Афган. Я, к счастью, вообще не был в армии по состоянию здоровья. Будучи журналистом, я был проездом в Чечне, уезжая из Махачкалы, я видел, как тебе могут просто пробить голову. При мне никого не убивали, но на меня направляли заряженный пистолет. Профессия журналиста не способствует исчезновению страха. Очень хочу избавить от него моих детей, которые, надеюсь, появятся. Страх есть у всех, вопрос, как с ним договариваться.